Из Москвы до станции назначения мне предстояло ехать больше суток. Достаточное время, чтобы прочесть взятую в дорогу книгу, разгадать кроссворды из журнала, купленного в вокзальном киоске, а также предаться воспоминаниям, выспаться или наглядеться в окно на бескрайние просторы нашей страны. В купе перед самым отправлением поезда нас оказалось три женщины. «Хоть бы четвертым не пришел мужик, - сказала молодая женщина, - такое неудобство, когда кто-то храпит рядом всю ночь». Поезд медленно тронулся. Мы, молча, сидели в ожидании проводника, который должен был забрать наши билеты и выдать постельное бельё.

Позднее майское утро было солнечным, и это скрашивало унылый вид уплывающих окраин города, всё быстрее мелькавших за окном вагона. Грязная придорожная территория, бесконечные безобразные граффити на бетонных ограждениях, вызывающе грубые лозунги, намалёванные, будто, исподтишка. Так называемые жилые массивы, которые совсем недавно считались новыми районами современной застройки, издали со стороны выглядели облезлыми, латаными бетонными ячейками обитания тысяч людей. Пейзаж смягчался первой чистой зеленью. Среди всего этого вдали, а то и поблизости в поле зрения появлялись церковные купола с крестами. Золотые, синие, красные, щедро залитые утренним солнцем, они радостно выделялись из общей картины и совершенно меняли её восприятие. Молодая спутница каждый раз, когда виделся купол, старательно крестилась. Я поймала себя на том, что и мне хочется сделать то же самое. Вскоре проводник принес постельное бельё, теперь можно было переодеться по-дорожному, постелиться и, расслабившись, разлечься на своем месте.

Я проснулась и взглянула на часы. Вот так вздремнула! Отключилась на полтора часа. «Хорошо бы выпить чаю для полноты дорожных радостей», - подумала я. Мои соседки по купе были заняты накрыванием стола. Их хлопоты вызвали в моей душе некоторый скептицизм, я не была настроена на общение с незнакомыми людьми, хотелось, отрешившись от всего, обдумать свои проблемы, а то и вовсе на время забыть о них.

На столике уже была расстелена свежая салфетка, а на ней расставлены красные одноразовые тарелки. Рядом возвышалась стопка таких же ярких стаканчиков. На середине стояла мисочка, из которой обреченно и аппетитно торчали ножки жареной курицы, непременного дорожно-гастрономического атрибута в путешествии по просторам России. Одна женщина снимала обертку с прямоугольного магазинного белого лоточка с мясной нарезкой, другая выкладывала горкой четвертинки огурцов, редиску и зеленый лук.

-Надеюсь, Вы не будете против, и присоединитесь к нам? – вопрос-приглашение прозвучал так радушно, что мне сразу показалось невежливым отказываться. Да и во всей обстановке было что-то располагающее.

-Конечно, - ответила я, - присоединюсь с удовольствием и предложу со своей стороны классический дорожный набор: вареные яйца, сало и очень вкусный черный хлеб с зерновой присыпкой, а к чаю у меня есть халва.

-Вот и замечательно! Но у нас будет не просто дорожный перекус, мы будем праздновать день моего рождения! Мне сегодня исполняется тридцать пять лет, по этому поводу мы будем пить шампанское!

-Никогда ещё не доводилось пить шампанское в поезде, – заметила я.

-А мне не доводилось в поезде праздновать свой день рождения. А почему бы и нет, раз уж так выпало. Но мы ещё не познакомились с вами. Я – Надежда, - представилась та, которая намеревалась отметить свой день рождения в дорожной компании.

-Меня зовут Вера, - представилась вторая соседка по купе.

Я могла немного рассмотреть своих попутчиц. Две совершенно разные женщины и по возрасту, и по стилю, и, наверное, по характеру. Надежда была, что называется, проста. На ней были нелепые укороченные светлые штаны с завязками над щиколотками, явно подчеркивающие несовершенства её приземистой фигуры. Под стать штанам был и топик, открывающий для обозрения полные веснушчатые руки. Впрочем, нелепость наряда смягчалась добродушным выражением улыбчивого лица. Вера была постарше Надежды и выглядела совершенно противоположным образом. В её внешности чувствовалась стильность и неброская утонченность. Волосы были искусно собраны красивой заколкой в небрежный хвост-веер, в ушах некрупные дорогие серьги. Я обратила внимание, что на ней были не расхожие общепринятые джинсы, а изящно облегающие брючки. На воротнике и подоле её кофты утрированно грубой ручной вязки с деревянными пуговицами-блюдечками какие-то неожиданные бубончики выглядели не китчем, а уместной художественной придумкой.

-Будет интересно, если Вы окажетесь Любовью, – улыбнулась Вера. Тогда сложится полный комплект: Вера, Надежда, Любовь.

-Нет, я не Любовь, я – Лидия. Но в моей жизни не обошлось без Любови. Крестную мать моей дочери зовут Люба. Моя подруга Люба сначала крестила мою дочь-школьницу, а затем сопровождала и меня в крестильную Свято-Данилова монастыря.

-Что же вы с детства не были окрещены? – удивилась Надежда.

-Не было возможности, как и у многих людей моего поколения. Церквей было мало, да и проведение обрядов властями контролировалось, и официально креститься в церкви можно было, только предъявив паспорт. А уж это сулило всевозможные последствия.

-Сейчас нам даже представить странно, что всё это было наказуемо, - заметила Вера, - я знаю случай, когда человека исключили из партии и сломали ему карьеру из-за того, что он присутствовал в церкви на отпевании своей умершей матери, и сам заказал это отпевание. 

-Но люди-то всё равно хотя бы иногда ходили в храмы. А уж Пасху все праздновали! - заметила Надежда.

-Пожалуй, самое интересное то, что как не высмеивали религию, как не наказывали за неё, оказалось, что истребить потребность народа в вере невозможно. Как только отменились ограничения и карательные меры, народ пошел массово креститься.

-В девяностых годах так и называли это – второе крещение Руси. А сколько чудесных случаев стало происходить со многими! Я думаю, что Богородица радовалась, что людям всё это оказалось так нужно, поэтому и дарила многим чудеса-подарки.

Надежда ловко открыла бутылку шампанского. Мы подняли бумажные стаканчики с весело пузырящимся содержимым.

-Поздравляем! Желаем вам счастья и здоровья! – сказали мы с Верой.

-И еще мы, конечно, желаем, исполнения заветного желания и хорошего настроения! – добавила Вера.

-Я еду в хорошем настроении. И в душе благодарю Бога за все его благодеяния.    

-Вы, очевидно, имеете в виду что-то конкретное?

 

 

-И конкретное, и всю радость и поддержку, которые я ощущаю. Ведь как у меня всё получилось-то несколько лет назад! Жизнь нашей семьи вдруг стала казаться совсем беспросветной. Мой муж сначала окончил высшее военное училище и стал специалистом по электронике. Затем его направили в военную академию изучать экономику. Учился отлично, поэтому получил перспективное назначение в город Жуковский, куда мы переехали всей семьей: мы с ним, трое детей и моя мать. Нам понравился этот подмосковный город, и всё бы ничего, но с квартирой вопрос затягивался. Обещали одно, а оказалось другое. То слишком маленькую предложили на нас шестерых, то нам не захотелось въезжать в ветхий дом, где в квартирах стояли старые газовые колонки для подогрева горячей воды. В общем, пока мы выбирали и отказывались от предлагаемых вариантов, правительство решило, раз уж наша страна перестала быть великой советской державой, то ей не нужна и армия с образованными специалистами. Военную организацию, где работал мой муж, закрыли, офицеров демобилизовали. Теперь нам никто не собирался давать квартиру, и остались мы все шестеро в доме барачного типа в одной комнате на всех, куда нас первоначально поселили, как считалось, временно. Достойную работу муж найти не мог. Жили какое-то время на мою копеечную зарплату медсестры и пенсию матери. Наконец, муж устроился почасовиком преподавать в недавно открытом коммерческом учебном заведении. На кого там учили студентов, было не совсем ясно. Но деньги с них брали, и блестящие перспективы им сулили. Володе всё это не нравилось. Выбора, однако, не было. Тут получаем мы из Москвы письмо от его тёти. Она просила, вернее, предлагала мне приехать на месяц в Москву, чтобы поухаживать за одной очень тяжело больной женщиной. Сами знаете, что в столице дорого стоят подобные услуги. Я согласилась на вдвое меньшую плату, чем принято в Москве. Но для меня это составляло четыре моих зарплаты в больнице нашего города, поэтому у себя на работе я попросила отпуск и приступила к другим обязанностям.

Володина тётка меня предупредила, чтобы я не особенно распространялась в чужом доме о своих проблемах. Мол, твоё дело – выполнять свои обязанности, а сложных моментов в каждой семье и без того всегда достаточно. Прошел договорной месяц, больной стало значительно лучше, и дочь той женщины, за которой я ухаживала, попросила меня остаться еще на неделю. Я согласилась. Тут как-то раз пришла проведать мою подопечную её знакомая. Я собрала им чай, а эта гостья, её звали Тамара, пригласила и меня к чаю со сладким пирогом, который она сама испекла и принесла с собой. В общем, разговорились мы, оказалось, что Тамара поёт в церковном хоре. Она принялась меня расспрашивать, кто я, да откуда. Само собой получилось, что я и рассказала, мол, материально мы ещё туда-сюда скромно приспособились, но с жильем – вообще ничего хорошего быть не может. Тамара мне и говорит, сходи-ка ты к Матронушке, она в Москве первая помощница по квартирному вопросу.

-Вы в церковь часто ходите? – спросила рассказчицу Вера.

-До этого раза большей частью если заходила, то скорее случайно. На Таганку я отправилась, как научила меня Тамара, рано утром. Но когда подошла к Абельмановской заставе, то увидела, что народа у входа в Покровский женский монастырь уже довольно много. Пока я стояла в этой длинной очереди, я обратила внимание, что люди, что стояли рядом со мной, говорили о разном, но никто не упоминал своих горестей и проблем, приведших их искать помощи у Святой. Чувствовалось, что многие тут, как и я, впервые. Мне Тамара сказала, что лучше, если я заранее приготовлю записочку с просьбой к Святой Матроне.

-Странно, ведь она не прочтёт. Насколько я знаю, она была от рождения слепая. 

-Записки свои люди кладут около её гробика, а затем монашенки забирают их и молятся по ним. Так мне объяснили. Короче, попросила я Матронушку, молить Господа, если будет на то Божья воля, чтобы у нас появилась возможность купить хоть какую-нибудь квартиру. Сама не знаю, почему я так написала в записке, ведь получалось, что я прошу о чуде. С чего это мы вдруг купим?! И вот, буквально через неделю, после того, как я побывала у Матронушки в Покровском монастыре, мой муж повстречал на улице своего однокашника. Разговорились, то да сё, и этот парень позвал Володю на работу в новый филиал крупного конверсионного банка, который открывался в нашем городе. С учетом двух высших образований у моего мужа, через два месяца испытательного срока ему предложили хорошую ведущую должность. А вскоре этот банк начал жилищную программу для сотрудников, там было много бывших военных. Предоставили выгодный кредит на квартиру-новостройку, да ещё часть кредита банк взял на себя. Так мы неожиданно получили возможность купить трёхкомнатную квартиру, а комнату, где мы жили, нам разрешили оставить за моей мамой. Да и жизнь наша пошла к лучшему. У меня не было никаких сомнений, что мне помогла Матронушка.

-А вы были ещё раз там в монастыре?

-Конечно. Я очень благодарила Святую. Поехала к ней с цветами, ей многие несут гвоздики и розы. Теперь я всегда в её день стараюсь принести ей цветы.

-Я слышала, что сейчас очень многие идут к Святой Матроне, что люди иногда стоят часами. А ведь она жила в советское время и канонизирована недавно,- сказала Вера.

-Видимо, никакие времена, никакие власти не могут помешать святости человека, если она в нём есть, - предположила я. – Матронушка прожила часть своей жизни в советское время, а родилась она еще в 19 веке.

-В селе Себено, Тульской губернии в крестьянской семье, - уверенно уточнила Надежда. - Вы знаете, её особость была замечена ещё с младенчества, - понизив голос, произнесла она со значительной интонацией. - Когда её, маленькую слепую девочку, принесли в церковь крестить, и священник приготовился опустить дитя в купель, то по храму пошло благовоние. Батюшка сразу сказал, что судьба этого ребёнка будет необычной. И, якобы, на лбу у неё была небольшая вмятинка в виде крестика. Как знать, наверное, неспроста на ней была такая особая отметина.

- Есть такое, вроде, даже научное предположение, - добавила я, - что религиозное чувство у человека находится именно в передней лобной части головного мозга. Все христиане осеняют себя крестом со лба. Да и во многих других религиях люди прикасаются ко лбу в молитвенных ритуалах.

- А так называемый «третий глаз», он ведь тоже на лбу обозначается, - сказала Вера.

- Насчет третьего глаза не знаю, этим не увлекаюсь, - ответила Надя. – Господь дал Матронушке, слепой девочке, духовное зрение. Со своих  ранних лет она умела так молиться, что Господь её слышал. А когда ей было 14 лет, то она вместе с родителями приехала в Петербург, и они отправились в Иоаннов монастырь. Службу вел батюшка Иоанн Кронштадтский. Под конец службы он вдруг сказал верующим: «Расступитесь! Дайте проход! Иди-ка ко мне Матронушка!» Она стояла при входе в храм. И обратясь ко всем, отец Иоанн Кронштадтский сказал: «Вот идет моя смена – восьмой столп России».

Сколько людей именно по её молитвам получили исцеление или утешение в скорбях! А ещё она чувствовала приближение опасности, поэтому иногда помогала и советом. Но от исцеленных она требовала веры в Бога и исправления греховной жизни.

-И на самом деле люди становились праведными?

-Не могу сказать, кто и насколько становился праведным. Но лично на меня обращение к Матронушке имело очень большое воздействие. – Надежда замолчала, словно, раздумывая, рассказать ли о чем-то. Но заговорила она снова не о себе.

- Говорят, что за три дня до своей кончины Матронушка предупредила тех, с кем жила, что отойдет ко Господу. А они у неё спросили: «Как же нам-то теперь жить? С кем мы останемся, с кем советоваться будем?» Она ответила: «После моей смерти приходите на могилку, я вам так же буду помогать, и буду молиться за вас, как при жизни моей. Разговаривайте со мной, все свои горести поверяйте мне, я буду вас видеть и слышать; что душе вашей скажу, то и делайте». А ещё она говорила: «После моей смерти на мою могилку мало будет ходить людей, только близкие, а когда и они умрут, запустеет моя могилка, разве изредка кто придет. Но через много лет люди узнают про меня и пойдут толпами за помощью в своих горестях и с просьбами помолиться за них ко Господу Богу, и я всем буду помогать и всех услышу». Вот все к ней и идут. Не знаю, как люди жили раньше без духовной помощи и заступничества святых. Спасибо Тамаре, я от неё много узнала про религию, про храмы в Москве. Она научила меня службы выстаивать от начала до конца. А то раньше я как делала? Забегу в церковь, поставлю свечу, постою несколько минут и ухожу. Ведь в храмовой службе я ничего не понимала. Мы с Тамарой и к московским чудотворным иконам ездили, побывали и в Новом Иерусалиме, и в Оптиной пустыни. Сейчас я мечтаю съездить в Дивеево. Мне вера в Бога даёт огромную радость.

- Для кого-то и просто свечу поставить к иконе может быть первым важным шагом в религию, - заметила Вера. - И человек должен духовно решиться на это. Говорят, что такой первый шаг не остается Богом не замеченный, и Он поощряет тех, кто к Нему стремится.

Однажды муж сказал Вере, что в выходные ему придётся поехать за город, где в каком-то пансионате у него намечена деловая встреча и совещание.

- Интересная деловая встреча в пансионате в выходные! – усмехнулась Надя.

- Он и прежде ездил на подобные деловые совещания, или как он сам говорил, на необходимые попойки с партнерами по бизнесу, – объяснила Вера, - я внимания на это не обращала, вернее, не придавала этому особого значения, так как к пьянству он склонен не был, постоянно не пил, хотя, конечно, всякое случалось. Меня даже устраивало, что я могла пару дней побыть одна и спокойно заняться своими делами. Для меня такие дни были отдыхом от бытовой суеты и от постоянного раздраженного ворчания моего супруга.

- А что за бизнес у вашего мужа?

-Занимается торговлей. По образованию он инженер, окончил Ленинградский институт тонкой химической технологии. Он долго просидел в одном из НИИ, но кандидатом наук так и не стал. А в девяностые годы, когда во многих НИИ людям перестали выплачивать зарплату, он взял, да и поехал «челноком» в Турцию. С этого всё и началось. Он стал негоциантом, как ему нравится иногда себя называть.

В этот раз ей почему-то вдруг пришло в голову, поехать за город вместе с мужем.

- Тебе будет скучно, - заявил ей Олег, - с кем ты будешь там общаться?

- Ничего, подышу свежим воздухом, - сказала Вера.

Что это на неё нашло? Почему она стала настаивать на поездке, вопреки его странному и неожиданному отговариванию? Причина, видимо, была. Последнее время Олег стал очень ворчлив и раздражителен по любому поводу, постоянно жаловался, что дела его пошли хуже и в своих рассказах о бизнесе он во всем винил партнеров. И Вере захотелось самой увидеть, что за люди, с которыми он имеет дело. Закрадывалось подозрение, что Олег и сам в чем-то виноват, так как он далеко не всегда умел найти правильный контакт с людьми.

«Деловая встреча» к удивлению Веры оказалась прогулкой по реке на специально зафрахтованном для этой цели небольшом кораблике. Причем, для пикника с загруженной на борт обильной выпивкой и дорогой закуской, заказанной заранее в ресторане, имелся и повод: открытие в городе двух новых мебельных магазинов. Факт открытия магазинов для Веры, конечно, не был тайной. Со слов мужа она знала и о многих сопутствующих проблемах. Недавно он сказал, что его не устраивает, как к делу относится его партнёр, поэтому он ищет возможность отойти от него, и что собирается вовсе без него заключить договор на поставку мебели для строящейся в городе комфортабельной гостиницы.

- Послушай, если ты сам ведешь переговоры за спиной твоего партнёра, как ты можешь упрекать его за непорядочность по отношению к тебе?! – удивилась Вера.

- Зря я тебе сказал об этом, - вдруг огрызнулся Олег, - в бизнесе свои законы. Торговлей, как и революцией, в белых перчатках заниматься невозможно. А что касается Егоркина, он не просто «кидает» меня, он начал захаживать в казино. И есть опасения, что он там спускает наши пока ещё общие денежки.

На борту оказалось человек тридцать. С кем-то Вера была знакома, кого-то увидела впервые. По тому, как люди выражали своё удивление, что и она оказалась здесь, Вера поняла, что Олег никого не поставил в известность, что будет с женой. Она здоровалась, знакомилась, кивала головой, протягивала руку. «Вот так неожиданность!» - вдруг услышала она вместо приветствия. Произнёсшая эти слова сначала жестко и вызывающе посмотрела на Веру, а затем свой взгляд, наполненный злой укоризны, перевела на Олега. «Вот так сюрприз, Олег Васильевич! Собирались обсудить вместе важные вопросы, а вы, оказывается, предпочли семейный отдых!» Веру пронзила неожиданная отвратительная догадка. Так вот почему Олег отговаривал её от поездки! Неприветливая особа вдруг сменила своё выражение лица. Она изобразила утрированно слащавую улыбочку-приветствие и демонстративно, совсем по-хозяйски положила свою руку на плечо Олегу: «Олег Васильевич! Я должна вам кое-что высказать. Пойдемте».

 Это был нескрываемый вызов и унижение, застающее врасплох. Но у Веры внутри сработал психологический предохранитель, на провокацию она не поддалась. Не менее демонстративным брезгливым жестом она сбросила с плеча мужа чужую ладонь, и крепко взяв его под руку, спокойно сказала: «Он останется со мной. Обсудите свои проблемы с другими». Особа удалилась, бросив еще один испепеляющий взгляд на Олега. «Это наша сотрудница из сектора оптового сбыта», - пробормотал Олег. «Что же она сбывает оптом? Свои прелести? Так у неё ноги очень кривые, и ей ни в коем случае нельзя носить такие шорты», - сказала Вера совершенно нейтральным тоном. «Что ты себе позволяешь?! Веди себя сдержаннее!» - почти прошипел Олег. Она знала эту его манеру - первым кинуться в наступление, когда чувствовал себя виноватым.

   Заурчал мотор и кораблик отчалил от берега. Вера оценила обстановку. На ограниченной территории, укрыться на которой было негде, они оказались под множеством взглядов-прицелов. Было похоже, что вся ситуация для большинства присутствующих не является секретом. Вера, конечно, догадывалась, что у её мужа иногда случались короткие «броски в сторону». И она даже посмеивалась над этим. Почему? Кто его знает. Наверное, её самоуверенность мешала ей воспринимать это всерьёз. Куда он денется? А хоть бы и делся, что с того? Комплексом неполноценности она не страдала. Но уж чего она не ждала от мужа, так это публичной грязи. Сейчас Вера чувствовала насмешливое любопытство окружающих. «Ждут спектакля», - решила она. Зная по пьесе «Театр» правило, поведанное миру английским драматургом, что для сценического успеха нужно играть на первом плане, она так и поступила. Она не отходила от Олега, принимала вместе с ним поздравления с открытием новых торговых центров, выслушивала и поддерживала тосты, приветливо улыбалась. Держалась, что называется, сверх интеллигентно, и это её весьма выделяло на фоне простоватой, и немного развязной, и немного стесняющейся самой себя торговой публики.  

 Кораблик пристал к берегу.

- Стоянка сорок минут. Здесь отличное место для купания, - объяснил матрос, спускавший трап.

 В уже приподнятом и оживленном настроении все участники «совещания» попрыгали в воду. Вера вошла в реку с берега. Первые два шага было мелко, а потом сразу, как обрыв, началась глубина. Вера поплыла в сторону от того места, где шумно плескалась вся компания. Принявшая её вода была теплой, спокойной, мягко обволакивала тело. Плавала Вера медленно, но умела держаться на воде долго и любила заплывать далеко. Оставшись одна и, наконец, почувствовав, что на ней нет посторонних глаз, она вдруг сломалась. Её пронзила обида и унижение. «Не вернусь!» - вдруг решила она и стала намеренно удаляться от кораблика, от чужого для неё праздника и от чужого веселья. «Не вернусь, не вернусь», - отчаянно говорила она сама себе, стараясь плыть как можно быстрее. Почему-то о том, что же она будет делать на берегу в незнакомом для неё месте, в одном купальнике, без копейки денег и без ключей от дома, она не думала. Она просто убегала от этого чужого гуляния и от собственного чувства унижения. Слёзы застилали лицо и так мокрое от воды. Река, словно, умывала её. Река была соучастницей и помощницей в её бегстве, она надежно держала её на своей поверхности, гладила небольшим упругим течением, придавала сил. Вера не оглядывалась.

- Вера! Вера! Вернись! Там опасно! – наверно её звали и окликали уже давно, но она ничего не слышала.

- Вернись, там омут, - муж стремительно догонял её.

«Не вернусь!» - упрямо твердила она сама себе. Но он уже поравнялся с ней и преградил путь. Разгадал её намерение?

- Поворачивай назад. Ты всех переволновала. Я всё время смотрел, где ты плаваешь, и вдруг потерял тебя из поля зрения.

«Ты давно потерял меня из своего поля зрения», - подумала она, но вслух ничего не сказала, ей не хотелось, чтобы он увидел, что она плачет. Она, молча, развернулась и плыла, старательно делая вид, что ей нужно сохранять дыхание, удерживаясь на воде.

- Вера Николаевна, как мы все испугались! Ведь капитан предупредил, что купаться только в определенном месте. Хорошо, что Олег Васильевич быстро догнал вас. Мы и не знали, что он так отлично плавает! – сказала ей Катя.

- Вы многого не знаете о нём, - неожиданно жестко ответила Вера.

В тот же момент от противоположного борта она перехватила режущий взгляд сначала на себе, потом этот взгляд, полный колючего и злого упрёка, соскользнул на её мужа.

«Ей хотелось, чтобы я утонула, - поняла Вера, - возможно, она рассчитывала, что он и сам догадается избавиться от меня удобным образом».

Вера схватила полотенце и бросилась переодеваться. Корабль уже отчалил от берега и отправился в обратный путь. Летний день заканчивался и переходил в теплый, мягкий, совершенно безветренный вечер. На берегу прыгали дети и махали им руками.

 Снова зазвучали тосты, и веселье на борту пошло вновь на подъем. Теперь компания распалась на группы, люди перестали обращать друг на друга внимание. Звучала музыка. Кто-то уже танцевал, кто-то вновь закусывал. К Вере подходили разные люди, хорошо и мало знакомые, говорили ей приветливые слова, выражали симпатию. Она особенно не задумывалась, что побуждало их к этому, то ли к ней привыкли и почувствовали расположение, то ли это была обычная градусно-алкогольная лёгкость, настраивающая людей на дружелюбный лад.

 Та, которая совсем недавно прорезала её колючим взглядом, подошла к ней с двумя пустыми фужерами. Рядом с ней стоял незнакомый Вере молодой человек с бутылкой шампанского.

 - Вера Николаевна! Я предлагаю выпить на брудершафт! Максимка нам сейчас нальёт очень хорошего шампанского.

- Не вижу необходимости в таком ритуальном действии, - равнодушно и холодно ответила Вера и сразу отвернулась, собираясь продолжить разговор с Катей.  

- Что ж, тогда я предложу свой брудершафт Олегу Васильевичу. Он-то мне не откажет!

- Не советую вам даже приближаться к моему мужу, - отрезала Вера.

- Отчего же? Иногда так приятно оторваться, да и наши с ним отношения…

Вера не дала ей договорить, и, перебив её, как будто цинично гордясь своим мужем, насмешливо сказала:

- У него таких отношений столько, что если вы все в ряд ляжете, то он пойдет по вам, как по ковру!

- Ну, Лизка, и умыли тебя! – захохотал Максимка, - правильно, Вера Николаевна! Её давно пора осадить! – с напускной развязностью продолжал он. Пойдем, Лизок! В брудершафтном выпивоне компанию составлю тебе я.

- Хорошо, что вы решили поехать на эту прогулку, - в полголоса сказала ей Катя, - она у нас совсем распоясалась. Хорошо, что именно вы указали ей на место. Она такие интриги устраивает и вплетает в них Олега.

У Веры не было настроения на откровенности.

К пирсу они причалили уже затемно, на берегу их ждало заранее заказанное по телефону такси. До дома ехали, молча, настроение Веры падало с каждой минутой.

Как только вошли в квартиру, муж сразу же включил телевизор и с подчеркнутым интересом принялся сосредоточенно слушать перечень изливающихся с экрана негативов, именуемых новостями. Едва Вера собралась что-то высказать ему, как он сразу же обрезал: «Никаких выяснений отношений! Никаких разговоров не будет!»

Пожалуй, именно это оказалось для неё самым обидным за весь день, а может быть, это была просто последняя капля. Она отправилась в ванну и открыла душ. Стекающие струи воды, словно, смывали с неё что-то липкое и противное. Но сколько она не стояла, сколько не меняла температуру воды от горячей до совсем холодной, это грязное и липкое все стекало и стекало с неё, а ощущение чистоты и свежести так и не возникало. Это тоже показалось ей обидно, и она вновь, как там, в реке, расплакалась. Опять слезы на лице смешивались с водой, и она никак не могла с собой справиться.

Когда она в халате вышла из ванной, Олег уже лежал в постели, спал, или делал вид, что уснул. Вера достала из холодильника пузырек с настойкой пустырника и накапала необходимое количество капель.

- Пустырник лучше пить в первой половине дня, - прокомментировала медсестра Надежда, - а вечером лучше будет валериана или валокордин.

- Мне валерьянка не нравится из-за запаха, а пустырник мне сразу снимает душевную тяжесть, – продолжала Вера, - нужно лишь подождать немного.

Она уселась, вернее, прилегла в кресло. Ей хотелось привести в порядок свои расстроенные чувства. Проснулась от неприятного сна, не тяжелого, а именно неприятного из-за конкретности ощущения. Во сне она плыла, как плыла днем в теплой спокойной реке, но почувствовала, что тонет, и стала пытаться вынырнуть из глубины. Вроде, это было не так уж трудно и не требовало больших усилий. Однако на поверхности воды оказалось препятствие - множество чьих-то рук, чьих-то растопыренных ладоней образовывали преграду и заслоняли ей выход. Она стукалась об них головой и вновь шла ко дну. Она брала чуть в сторону, но эти наглые и насмешливые руки, чьи-то ладони, а их было множество, вновь преграждали ей выход на поверхность. Ещё чуть-чуть и это хулиганство или умысел закончится печально для Веры. И вдруг она в своём сне совершенно отчетливо поняла, что всё зависит от неё самой, достаточно волевого и физического усилия, а главное решимости, и она избавится от этих наглых бесстыдных рук. Она сосредоточилась и вынырнула на поверхность. Руки исчезли, и она испытала настоящее чувство победы. Хотя сон имел хороший конец, и был вполне объясним теми событиями, которые она пережила, он насторожил и испугал её.

- Рядом с креслом стоял журнальный столик, - продолжала Вера свой рассказ. - Там у меня лежал отрывной православный календарь. Я не срывала ежедневно его листки, а просто иногда пролистывала и читала, что написано про церковные праздники на обороте листочка. И сейчас я зачем-то взяла в руки этот календарь, открыла наугад и прочла:

«Когда нас захлестывают волны житейского моря, кажется, что Господь далеко. Мы просим Его помощи, и Он приближается. Имея твердую надежду на Бога, можно твердо идти по житейским волнам, как Пётр пошел по воде».

Далее на листочке приводилась молитва:

«Господи, спаси мя погибающего! Се, кораблец мой бедствует от искушения волн житейских и близ потопления есть: но Ты, яко Бог милосердный и сострадательный немощам нашим, властию Твоею всесильно запрети волнению бедствия, хотящих погрузити мя и низвести во глубину зол; и да будет тишина, яко ветры и море послушают тебе. Аминь!»

-Меня потрясло, что молитва полностью соответствовала моей ситуации и моему состоянию, - сказала Вера.- Я перечитала её несколько раз, затем вырвала эту страничку из календаря и спрятала её в узкий выдвижной ящичек своего секретера. Молитва давала надежду, что можно не пропасть и не утонуть, полагаясь на Божью помощь

- Вы хотите сказать, что у вас всё сразу наладилось? – недоверчиво спросила Надя.

- Нет, мгновенного чуда не произошло. Хотя, смотря по тому, как понимать слово «наладилось». Сразу после этой прогулки мой муж порвал отношения с «сотрудницей». Думаю, на это у него были и свои причины, и возможно, разоблачение явилось для него удобным поводом, чтобы поставить точку. Но эту тему я пока оставлю, главное в моём рассказе то, что стало происходить со мной.

Я утратила душевный покой. Во мне произошел надлом, я стала плохо спать. Внешне ничего не изменилось, те же домашние хлопоты, та же работа, но меня так крутило изнутри, что казалось, сердце выскочит. И я никак не могла избавиться от ощущения   противного склизко-грязного, облепившего меня. Хотелось с кем-то поделиться, но открыться тем людям, с которыми у меня были дружеские отношения, мне мешало самолюбие, не хотелось выглядеть жалующейся занудой, не способной решить свои житейские проблемы.

   Почему-то мне хотелось, чтобы моим собеседником оказался мудрый, доброжелательный и почти не знакомый мне мужчина. И тут мне попалась на глаза небольшая статья в местной газете о том, что специалисты из Питера предприняли попытку открыть в нашем городе центр психоанализа.

- Разве у нас в стране разрешен психоанализ? – спросила я.

- Было написано, что это эксперимент, попытка сделать подобную помощь доступной для населения.

- Я не могла найти душевного покоя и отправилась в центр психоанализа, открывшийся в нашем городе.

Когда Вера пришла в этот центр, ей сразу назвали цену: тридцать долларов за первый сеанс длительностью не менее полутора и не более двух часов, а в дальнейшем цена снизится до двадцати. Оказалось, что доктор наук, чей профессионализм восторженно описывался в статье, и на прием у которого рассчитывала Вера (мудрый, доброжелательный, незнакомый мужчина), срочно уехал в Санкт-Петербург. Ей предложили сеанс у другого специалиста.   Несмотря на своё разочарование, она согласилась. Раз уж пришла сюда, так отчего не попробовать. Её проводили в пустую, ничем не обставленную, если не считать пары стульев, комнату. Усадили на один из стульев спиной к окну, и некоторое время она была в комнате одна. Психоаналитиком оказалась молодая серьёзная девушка приятной наружности, одетая подчеркнуто хорошо, но без броскости или вульгарности. После некоторых вступительных вопросов и ответов Вера начала свой рассказ. Сначала говорила сбивчиво, останавливалась. Не знала, как объяснить незнакомому человеку свою ситуацию, и самое главное, чем объяснить то, что она не может психологически справиться с этой ситуацией самостоятельно.

- А вы замужем? – с сомнением спросила она девушку-специалиста.

- Была, - ответила та без всяких подробностей.

- Ведь замужество – совсем не то, что предполагается в начале. Совместная жизнь, ежедневное на глазах друг у друга, общий быт – это сложнее, труднее и шире, чем просто чувства и отношения. Те, у кого нет семьи, не понимают этого.

 

- Я согласна с вами. Скажите, что больше определяло вашу семейную взаимосвязь: интерес друг к другу, привязанность, привычка, общая жизненная задача? Или просто отсутствие возможности что-либо изменить?

- По-видимому, всё это присутствовало. Но так уж получалось, что по некоторым моментам я часто была на шаг впереди мужа.

- Что это за моменты?

-По образованию я художница, специалист по трикотажу, по одежде.

-Модельер?

-Не совсем. Вернее, я так себя не называю. Училась я в Москве в Технологическом институте, между прочим, у Вячеслава Зайцева. Я работала некоторое время художницей на нашей трикотажной фабрике, но при этом к нашему производству относилась несколько свысока. Ведь оно сильно сужало фантазии художника как технологическими, так и, сейчас смешно сказать, идеологическими ограничениями. Но у меня был свой круг общения, так называемая творческая интеллигенция нашего города, музыканты, художники, журналисты. Когда мы встречались, у нас были интересные разговоры, кто-то готовил выставку, кто-то получал заказ на разработку костюмов для нашего драматического или оперного театра. Иные выполняли частные заказы, и иногда заказчики становились нашими друзьями. Мои друзья ездили по всей стране, много видели, много читали. Наши разговоры-споры были интересны, и взаимному общению не мешало то, что у кого-то творческие замыслы и материальный успех имели разный результат. Если человек был интересен как личность, но, скажем, в деньгах и заказах был не особенно удачлив, он всё равно был для всех интересен. А мой муж просто присутствовал в нашем кругу. Он ничем себя не проявлял, много не говорил, не претендовал на оригинальность. И в своём НИИ он совершенно не горел на работе и довольно вяло относился к тому, что необходимо браться за диссертацию. Словом, рядом со мной он всегда был как бы на втором плане.

   Но в середине девяностых годов наша жизнь встряхнулась, как сито. Кто-то оказался мельче её ячеек, или, раздробившись от встряски, просыпался сквозь них. Кто-то просто удержался, а кто-то, подпрыгнув несколько раз, оказался более значительным, чем прочие. Поскольку я привыкла относиться к своему мужу недооценивающе, я особо не всматривалась, что же происходило с ним. Их научный институт почти развалился, и я не придала никакого значения тому, что муж пару раз съездил «челноком» в Турцию. С высокомерным пренебрежением я восприняла тот факт, что он совсем бросил науку. И с пренебрежением отнеслась к его приглашению в его новую жизнь. Все эти торгаши, продавцы, отношения «товар – деньги - товар» казались мне низким уровнем. 

Я упустила момент и не заметила, как в глазах окружающих мы поменялись местами. Рядом со мной был уже совсем другой человек: преуспевающий, уверенный в себе, располагающий деньгами. Я не заметила, что он живет совершенно своей жизнью.

- Рассказывая всё незнакомому человеку, я сама для себя восстанавливала картину своей семейной жизни, - продолжала Вера. - У меня слезы, как говорится, близко, но на людях я плачу редко, больше наедине сама с собой. Меня вдруг снова захлестнула обида, я почувствовала себя как обманутый ребенок, обманутый, из-за его наивной и самонадеянной доверчивости. Я расплакалась, и снова слезы полились сами по себе. Я ничего не могла сделать, просто доставала всё новые и новые бумажные платочки. Моя слабость перед посторонним человеком мне была неприятна. Я извинилась перед девочкой (какой она мне показалась) На самом деле оказалось, что ей 34 года и она уже кандидат психологических наук.

- Не обращайте внимания на свои слёзы. Пусть они льются, вы говорите то, что вам хочется сказать.

Так мы проговорили два с лишним часа, т.е. больше положено. Затем она сказала, что наш сеанс должен закончиться, и что мне нужно записаться на следующий приём. И ещё она сказала:

- Не культивируйте в себе обиду. Смотрите на всё, словно, со стороны. У вас это получится.